Отмеченный сигилом  - Дмитрий Миконов

– Я так понимаю, не справился он, раз убийства продолжились?

– Вины парня нет: знаю, что ходил допытывался, кто приударить за покойницей горазд был. Проблема, что немало таких оказалось: сам знаешь, женщин у нас тут не так уж и много. Тем более ребята по большей части без дела маются, сноровки много не надо, чтоб отлавливать… хм, да не важно кого. Вот и озоруют; бывает, дерутся между собой, воруют вот.

– Н-да… Интересно тут у вас. А вторая жертва? – Десятник сделал вид, что не заметил оговорки.

– Вторым порешили портного нашего, Края. Он запойный совсем стал, терялся частенько. Если бы ребята, что секрет меняли, не наткнулись случайно, так, поди, и не заметили бы, что пропал человек, – невесело усмехнулся атаман. – Женушка его с муженьком-пропойцей ветреная была, вот и молчала о пропаже, считала, что с дружками он. Мож, любовничек ее постарался, мы как-то сразу и не связали убийства-то эти… А уж как третью приголубили, тут уже такая смута пошла!.. Народ слух пустил, что шельма завелась в лагере, все будто с цепи сорвались. Мы и круг собирали, думали, дознаемся, да только хуже вышло. Столько обвинений друг на дружку услышал – половину лагеря перевешать можно.

– Нечего было волю давать.

– Ты, Лаен, джарах от самого Невзры, спору нет, но управление людьми разумения требует. Это тебе не стилетом шуровать. Я давно в атаманах хожу, знаю, где по зубам врезать надобно, а где и слабину позволить. Если вот так всех держать буду, – Вальсо потряс перед носом десятника кулаком, – сместят меня или железо вострое под лопатку воткнут невзначай, якобы по неосторожности. По-ли-ти-ка… понимаешь?

– Ладно… – устало махнул рукой джарах, не желая вступать в бессмысленный спор. – Рассказывай про третью жертву.

– А чего рассказывать-то? Этой ночью преставилась: так же, как и те, будто по писаному. Схоронили с утра, еще теплую, можно сказать…

– Постой, как «схоронили»?! И не боитесь, что поднимут ее живорезы или дождь Алмазный?

– Ты нас тут за лопухов-то зеленых не держи. Давно с тварями соседствуем, знаем, как уберечься.

– И как же? Да, и чтобы помочь тебе, мне бы на нее взглянуть нужно…

– Надобно если, так выроем обратно. Твой взгляд вострее моего будет, может, углядишь, чего я и мои хлопцы не заметили. Кстати, заодно посмотришь, как мы своих усопших в последний путь отправляем, чтобы сущности Шуйтара на их покой не покушались.

– Добро, атаман. Расскажи мне про нее. – Лаен допил остатки из бокала и почувствовал, что с вином пора завязывать.

– С последней вообще ничего не понятно. Из этих она. – Атаман удрученно махнул рукой в сторону смежных комнат, где, по его словам, ютились задержанные беженцы. – Представляешь? Можно сказать, под носом у меня. Я принял маленько вчера вечером, с устатку, значит. А утром, прямо с первыми лучами, вломился ко мне бабий отряд. Орут, голосят – спасу нет!

– Как? Прямо здесь?

– Вот я и говорю же – выпил с ребятами. Дружина моя на первом этаже обитает. Они все правые руки мои, дела важные решают по лагерю. Я спать ушел, верно, под утро уже… может, раньше… не помню. А как глаза продрал – эти орут, за собой тянут. Я ничего не соображаю, пошел за ними, смотрю – в одной комнате тело лежит, а по нему ее ребятенок ползает, малец совсем.

– А женщины что? Расспросили их? Ты говорил, они семьями пришли, мужик-то ее куда смотрел?

– Тут, видишь ли, Лаен, есть одна проблемка… – качнул головой Вальсо. – С Небесного плато они, как я уже говорил. Там неспокойно последнее время, сам знаешь, народ разный селится. Эти балакают так, что ни черта не понятно. А мужик ее вместе с остальными моими ватажниками общую лямку службы тянет. Его тут и не было вовсе. Но все равно, как это случилось, я приказал его в холодную бросить. Чтоб неповадно было.

– Ну и дела! – Десятник с хрустом потянулся в кресле и заинтересованно подался вперед: – Покажешь комнату ее?

– Прямо сейчас? А, впрочем, почему бы и нет. Пошли! – Вальсо бодро поднялся, но его тут же повело в сторону. Вино оказалось не только первоклассным, но и весьма своенравным. Восстановив равновесие, атаман хитро взглянул на десятника и лукаво покачал пальцем: – У тебя в караване, говоришь? А давно ты, Плеть, негоциантом-то заделался?

– Так прямо с самого обеда! – Разведя руками, десятник скорчил недовольную физиономию. – Зачем спрашиваешь? Я видел, как Укус все тебе доложил. Теперь вот сам не знаю, что дальше делать!

Вальсо с помощью кремня зажег свечу и, ухватив со стола початую бутылку, жестом пригласил Лаена в коридор, который уже успело затянуть сумраком. Время за разговорами пролетело незаметно, и, натягивая сапоги, десятник сполна ощутил накопившуюся усталость, вылившуюся в протяжный зевок.

Из-за дощатых стен слышался похожий на птичье курлыканье тихий женский говор на непонятном диалекте. Миновав половину пути до лестницы, атаман толкнул одну из дверей.

– Вот тут девчонка жила… Так вот, насчет политики. Думаешь, легко с такой разудалой ватагой сладить? Уважение заслужить надобно! Вот, к примеру, к нуждам парней стоит прислушиваться, но одновременно и в строгости держать. Ба-лан-си-ро-вать, значит. Рукой, этой же, кормящей, если надо, то и по зубам давать за провинности. Понимаешь, о чем толкую? А хошь, расскажу тебе, как в атаманы вышел и порядки навел тут свои?

– Хороши у вас порядки! – с сарказмом заметил десятник, входя вслед за атаманом в маленькую комнатушку, скорее напоминающую чулан. – Смотрю, рвение у твоих ребят через край бьет! Еще немного – и точно повесят нужного человека.

– А то! – подбоченился атаман, принимая сказанное за чистую монету. – Главное, уважение в людях вызвать! Веру в свои силы. Тогда они и горы свернуть могут.

По стенам заплясали их собственные тени. Вездесущий и раздражающий запах пыли здесь перемежался с духом смерти. Грубо сколоченная кровать полностью занимала пространство у противоположной стены и оказалась накрыта старой дерюгой. Трехногий табурет рядом и кучка какого-то засаленного тряпья в углу – больше ничего не было.

– Дитятко ее землячки забрали, а больше и не трогали ничего. Я запретил. Завтра прикажу, чтобы тряпье ее выкинули, вдруг зараза какая. Пусть сожгут все к лешему!

– Когда нашли, она где лежала?

– Там, возле кровати. – Атаман передал десятнику свечу и отступил к двери, давая возможность осмотреться.

Присев возле топчана, Лаен ощутил укол тревоги, проникший сквозь сотканный вином кокон беззаботности. Мрачная атмосфера каморки всколыхнула недавние воспоминания. Опустил свечу ниже, внимательно разглядывая пол. Доски возле кровати оказались пропитаны кровью. Достав стилет, Лаен пошевелил сваленное в кучу тряпье, но не обнаружил ничего интересного. Лишь заношенные до дыр женские и детские вещи.

Он уже догадывался, что могло происходить в станице, и от нехороших предчувствий перехватывало дыхание. Наконец джарах нашел то, что так боялся обнаружить, – едва заметные частые углубления, оставшиеся от удара острым предметом. Вытащив из-за голенища нож-коготь безносого так, чтобы этого не увидел атаман, Лаен легонько ткнул острием в шершавое дерево. Сравнил засечки – один в один! В голове сам собою вспомнился скрипучий голос лакея баронессы, сетующего на отсутствие помощника, посланного «в лес, ватажникам вредить»…